Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Участливый голос Илюшина подействовал: Татьяна понемногу успокоилась.
– На нем джинсы, футболка с коротким рукавом, легкая летняя куртка, светло-бежевая…
– И вы думаете в этот момент: «Он с ума сошел – так одеваться в октябре!»
Порошина вскинула на него глаза, улыбнулась и кивнула. Бабкин завистливо хмыкнул про себя: если бы он пытался вытащить из нее воспоминания, она расслабилась бы в лучшем случае полчаса спустя, а этот подлец заставил ее улыбнуться на третьей минуте.
Сначала голос ее дрожал, но постепенно Татьяна стала рассказывать все увереннее.
Ужин, голубцы со сметаной, сын показал Никите свои поделки из пластилина и убежал смотреть «Гору самоцветов», из комнаты доносятся голоса Лисицы и Жихарки, брат говорит, говорит, говорит, повторяет то, что уже было сказано, снова возвращается к этим злосчастным фотографиям, от него пахнет дымом – почему? – ах, да, наверное, в поселке жгут листья, чудесный запах из ее детства, когда их с Бурундучком мама привозила в деревню, может быть, всем вместе съездить в этот дом, посмотреть, что там происходит, хотя муж вряд ли согласится, вилка позвякивает о тарелку, слава богу, с аппетитом у брата все в порядке, и трястись он перестал, ведь лица на человеке не было, господи, как же жалко его, надо всё-таки уговорить Володю, а лучше вообще оставить Никиту у нас, пусть погостит хотя бы пару недель, придет в себя, незачем ему возвращаться в эту «Березу»…
– Какую березу? – промурлыкал Макар, вклинившись в крошечную паузу.
– Белую, – ответила Порошина, не задумываясь, и только несколько секунд спустя изумленно ахнула.
2
Странная дорога вела в поселок: ни одного деревца вокруг, только блеклые кусты по обочинам да разрытое поле, по которому бродили сутулые грачи. Позади остались и золотые клены, и трава, усыпанная листвой, и низкие яблоки в светлых садах, которые они проехали, когда свернули с шоссе. Позади остался и октябрь, а здесь царило тусклое безвременье.
Вдалеке показались дома, и Бабкин оценил мрачное чувство юмора застройщика: ближайшая белая береза росла в пяти километрах.
– Все это изрядно напоминает городскую страшилку-легенду, – говорил Илюшин, пока Сергей вел машину. – Один человек заселился в новый дом, спустился в подвал – а там фото его друга. А на следующий день этот друг умер! Спустился он снова в подвал – а там его собственная фотография! И этот человек тоже умер.
– А потом пришла полиция, – скучным голосом продолжил Бабкин. – Спустилась в подвал, надавала детям по задницам, чтобы не болтали ерунды, и отправила их к бабушке. Как ты собираешься попасть внутрь?
– Решим на месте. Может, достаточно позвонить, чтобы приветливый хозяин распахнул дверь и пригласил на чай с булочками!
Они въехали на территорию поселка и остановились напротив белого дома с башенкой на крыше.
– М-да, – сказал, помолчав, Бабкин. – Сдается мне, не распахнет и не пригласит.
Дверь коттеджа была приоткрыта. На перилах сидела ворона, в свете истории об исчезновении Сафонова выглядевшая мрачной вестницей беды.
– И крылами не взмахнул он, и пером не шевельнул он, – пробормотал Илюшин.
– Прилетели две тетери, поклевали, улетели, – согласился Сергей. – Я тоже могу цитировать Чуковского. Делать-то что будем?
Илюшин чему-то коротко засмеялся и вышел из машины.
Тропинка, поднимавшаяся к дому, была усыпана листьями.
– Непохоже, чтобы здесь кто-то ходил последние сутки, – сказал Бабкин, присев на корточки и изучая непримятую листву.
Ворона каркнула, снялась с перил, шумно хлопая крыльями, и полетела, унося в когтях дохлую мышь. Макар проводил ее взглядом.
– Был бы я суеверен, сказал бы, что это недобрый знак, – проворчал Сергей.
– Как можно оправдать наше вторжение? – задумчиво спросил Илюшин и сам же ответил: – Легко! Шли мимо. Услышали внутри стон. Решили зайти и помочь несчастному.
С этими словами он двинулся к крыльцу.
– Э, э! – Бабкин вскочил, но было поздно: Макар просочился в щель.
Сергей обернулся, чтобы посмотреть, нет ли свидетелей их преступления, но дорога была пуста. Ветер гонял пыль и сухие листья, да где-то на краю поселка лаяла собака. Вспомнив рассказ Порошиной, Бабкин пригляделся к дому напротив. Выглядел он безлюдным.
– Серега, присоединяйся! – послышалось изнутри. – Здесь, похоже, никого нет.
Они обследовали комнаты. Повсюду, кроме кухни, стоял нежилой дух, кресла с диванами были накрыты чехлами, на подоконниках лежала пыль. Следы человека нашлись только в ванных – почему-то всех трех, будто Сафонов не мог определиться, какая ему по душе, – и спальне, окнами выходящей в сад, где возле шкафа примяло ковровый ворс потертое офисное кресло. На кровати валялись вещи: пара мятых футболок, носки, кистевой эспандер, бритвенный станок. Кто бы ни уезжал отсюда, он собирался в большой спешке.
В кухне пованивало из мусорного ведра. Бабкин обнаружил в нем пустые корытца из-под лапши, чайные пакетики, заплесневевшие корки, огрызки яблок и стухший кружок колбасы.
– На чердаке никого, – тихо сказал Макар, возникший за его спиной.
Они переглянулись и, не сговариваясь, двинулись к лестнице, ведущей в подвал.
– Ни за что не хватайся, – предупредил Сергей и достал карманный фонарь.
На нижней ступеньке он прислушался.
Ни звука.
«Приготовься!» – глазами показал Бабкин, включил фонарь и рывком открыл дверь. Бледное пятно света заметалось по стенам.
– Пусто.
Он нащупал выключатель, и потолочная лампа осветила комнату, напоминавшую большой ящик.
Все оказалось в точности как описывала Порошина со слов брата. Раковина, тумба, банки с реактивами, фотоувеличитель. От красного фонаря тянулся к розетке длинный пыльный провод. Небольшой пустой стол, и к стене над ним прислонена пробковая доска с черно-белыми фотографиями. Сафонов единственный из всех смотрел в кадр, прищурившись, над губой у него темнели тонкие усики, придающие ему вид дерзкий и в то же время нелепый.
– Похоже на убежище серийного маньяка, – пробормотал Макар.
– Маньяки не убивают уже мертвых людей.
Сергей обыскал комнату, но не нашел ни пленки, ни фотоаппарата. Отпечатки были стерты или просто исчезли от времени.
– Здесь даже фотобумаги нет, – за его спиной негромко сказал Илюшин. – Минимум информации. Может быть, на снимках найдется подсказка.
Оба уставились на портреты.
Все пять были расположены в ряд. Парень на первом снимке широко улыбался, и трудно было вообразить человека, который не улыбнулся бы в ответ. «Из тех людей, глядя на которых остро чувствуешь, что молодость не просто ушла, а ушла к кому-то», – подумал Илюшин. Рослый и широкоплечий, а улыбка мальчишеская.